В 2022 году состоялся юбилей, который на фоне текущих событий рискует пройти незамеченным. Между тем он значим и важен: в марте этого года (по новому стилю) исполняется 105 лет с начала Февральской революции. 12 марта (27 февраля по старому календарю) 1917 года началось восстание в Петрограде, а 14 марта новая власть установилась в Москве. В течение первого весеннего месяца сторонники Временного правительства взяли в свои руки управление по всей стране.
Историки давно выяснили, что революции совершаются не только на улицах городов, но, что гораздо важнее, в мире слов и символов. Политический язык сам по себе становится орудием перемен: он не только формуется настоящим моментом, но и оказывает прямое влияние на реалии текущего дня. Не последнюю роль в этом языке играют названия, «позывные» ключевых участников политического процесса.
Речь пойдёт не столько об официальных терминах из партийных документов, сколько об осевших в народном сознании «никах», «кличках» и тому подобных словечках из области быта. Эти повседневные формулы очень важны, поскольку позволяли обывателю быстро описывать политику (минуя громоздкие конструкции из официоза) в речи и так же стремительно на неё реагировать. Особенно в те моменты, когда политика, как незваная гостья, сама стучалась в дом к простому крестьянину или рабочему.
В дни забытого юбилея VATNIKSTAN вспоминает, как жители империи именовали политические силы, оформившиеся на пороге Февральской революции. Названия и самоназвания, привычно запомнившиеся нам из школьных учебников, способны рассказать весьма нетривиальные истории.
Черносотенцы
Понятие «чёрная сотня» известно широкой публике и сегодня — так называет себя одно националистически настроенное издательство, а также возникшее вокруг него сообщество. Однако на своих идейных предшественников из начала ХХ века современные столичные националисты мало похожи. Те, настоящие, видели себя защитниками правящего режима, выразителями низового и массового гнева, объединившихся вокруг ценностей «православия, самодержавия, народности». При этом активны они были не столько в столицах, сколько в провинции, а в качестве политического орудия пускали в ход не слова, а кулаки и дубины.
В отличие от других движений, черносотенцы подобрали себе название сами. Их идея отсылала к «чёрным сотням» из ополчения Минина и Пожарского — то есть к добровольческим формированиям XVII века из лично свободных горожан, а через них — к понятию простого, «чёрного» народа. В 1906 году участник движения Владимир Гринмут в составленном им «Руководстве монархиста-черносотенца» указал:
«Враги самодержавия назвали „чёрной сотней“ простой, чёрный русский народ, который во время вооружённого бунта 1905 года встал на защиту самодержавного Царя. Почётно ли это название, „чёрная сотня“? Да, очень почётное. Нижегородская чёрная сотня, собравшаяся вокруг Минина, спасла Москву и всю Россию от поляков и русских изменников».
Удачно выбранный исторический сюжет призван был привлечь сторонников, ориентированных на укрепление «исконно русских» начал политики и государственности. Парадоксально то, что образцы лучшего будущего черносотенцы искали в прошлом — в событиях и символах, не «испорченных» западным влиянием и «чуждой верой». Эту органичную, живую связь чёрной сотни с русской историей отмечали даже её политические противники. Так, нечто похожее на старую вечевую традицию увидел в движении Владимир Ленин, радикальный противник всякого монархизма. В статье «О черносотенстве» он писал:
«В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это — темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий».
Особенно болезненно чёрная сотня реагировала на волнения времён Первой русской революции. Воззвание Союза русского народа от 1905 года гласило:
«Бог знает, до каких пределов дойдёт подобная анархия, но несомненно одно, что мы идём неуклонно по пути к гибели и разрушению Государства Российского, ввиду чего призываем всех честных русских людей, без различия звания и состояния, преданных Царю, Отечеству и исконным русским началам, дружно сплотиться с целью ведения активной борьбы всеми законными средствами против произвола, насилий и прочих отрицательных проявлений только что дарованной нам свободы».
Силовые действия, погромы и сотрудничество с царской полицией, к которым были склонны представители движения, привели к тому, что образ черносотенца ожидаемо приобрёл негативные черты на страницах прессы. Ситуацию отражает цитата из злободневной статьи тех лет за авторством архиепископа Андроника Никольского — сторонника Союза русского народа, решившего лично включиться в «газетную войну». Интересней всего, что своих идейных и революционных противников Андроник назвал «красносотенцами», стремясь дискредитировать их по тем же самым лекалам:
«Только испытавши на своих боках силу растущего народного движения и действительного возрождения и сознавая своё бессилие, красносотенцы поспешили из-за угла опозорить это народное движение, прозвавши патриотов черносотенцами, погромщиками, человеконенавистниками».
Апеллируя к окололетописной традиции, черносотенцы видели ключевой стержень русской истории именно в православии, а врагов страны и монархической государственности зачастую воспринимали в конспирологически-апокалиптическом ключе. В этом формате существовали Союз русского народа, Союз Михаила-Архангела, Русское собрание, Русская монархическая партия и ряд более локальных организаций. Соответственно, моделируемый «образ врага» у радикальных монархистов часто приобретал яркие черты антисемитизма.
Евреев — считавшихся среди консервативно настроенной публики носителями традиций, враждебных самодержавию и православию — обвиняли в подкупе оппозиционной печати, финансировании революции и прочих «грехах». IV съезд Союза русского народа в 1907 году требовал «запретить евреям содержать банки, банкирские конторы и ссудные кассы, принимать участие в казённых подрядах, косвенно приобретать и арендовать землю, ограничить в праве торговли и занятия промышленностью». Предполагалось, что репрессии против «внутренних врагов» способны сплотить общество и защитить монархию от упадка.
После Февральской революции черносотенцы в одночасье оказались за бортом политической реальности. Больше не существовало императорской власти, а раздираемая войной страна полностью переключилась на задачи политического и экономического выживания. Государственная поддержка по понятным причинам также быстро закончилась. Черносотенное движение перестало быть актуальным с точки зрения реализации политических возможностей, уступив место совсем другим силам.
Большевики и меньшевики
На протяжении 70 лет советской истории сюжет о большевиках и меньшевиках был одним из краеугольных камней исторической мифологии СССР. Нарратив был оформлен по всем правилам древних мифов об изначальном предательстве.
В июле 1903 года очередной съезд РСДРП избирал представителей в органы партийного управления. Харизматичный Ленин смог перетянуть на свою сторону большинство, в то время как блок Юлия Мартова быстро перешёл в аутсайдеры. Сторонники Ленина продавливали идеи включения в программу РСДРП тезиса о диктатуре пролетариата (Мартов выступал против), решения аграрного вопроса и закрепления жёсткой организационной структуры. Мартов же пытался отстаивать «мягкое» членство как основной формат участия, без обязательного привлечения к активной работе.
В итоге Ленин с 1905 года окрестил себя и своих сторонников большевиками, припечатав идейных противников презрительным прозвищем «меньшевиков» — тех, кто находится в меньшинстве. Историки считают, что Мартов фактическое принял изобретённое Лениным наименование: в публичной речи он никак не оспаривал название «меньшевики», предпочитая попросту игнорировать этот момент. В итоге в общественном сознании фракция Мартова постепенно переходила в положение вторичной.
Официально мартовцы продолжали применять для самоназвания аббревиатуру РСДРП (или краткую расшифровку «социал-демократы»), слово «меньшевики» они никогда не использовали. В «Записках социал-демократа» Юлий Мартов напишет:
«Ближайшая цель социал-демократии — достижение политической свободы, главная задача — организация рабочей партии».
Однако в итоге понятие «меньшевики» прочно закрепилось в политической повседневности. Также в бытовой речи использовалось сокращение «эсдеки» (то есть социал-демократы — СД).
Самоназвание «большевики» исторически оказалось очень удачным, придавая сторонникам Ленина ореол внутренней силы и уверенности (можно сравнить со словом «большак» — патриархальный глава крестьянской семьи, обладавший непререкаемым авторитетом). Действия фракции, активно стремившейся подстроить под себя все органы единой РСДРП, оказались под стать складывавшемуся образу.
Ленин явно стремился к подчинению всех течений внутри социал-демократии единой большевистской линии, стараясь превратить партию в эффективную и сплочённую организацию. Строго говоря, большевиков до 1917 года даже коллеги по политическому движению зачастую воспринимали как опасных радикалов. На IV съезде РСДРП 1906 года фракция Ленина вообще оказалась в меньшинстве при избрании руководящих партийных органов.
Интенсивная деятельность большевиков вносила конфликты и раскол в партийную работу. Формально общие съезды РСДРП собирались до 1912 года — на них принимались общие решения, велись фракционные дискуссии. Во время VI съезда в Праге в 1912 году по призыву Льва Троцкого создаётся Организационный комитет — он должен был стать инструментом объединения фракционных групп во избежание окончательного распада единой партии. Большевики, однако, ОК не признали, продолжая подчиняться решениям Центрального комитета, 12 из 14 членов которого изначально были их креатурами. В результате разрыв стал фактически неизбежен. С тех пор как сторонники Ленина, так и его противники предпочитали игнорировать своих партийных оппонентов, собираясь на собственных конференциях, независимых друг от друга.
Тем не менее попытки уврачевать раскол продолжались вплоть до Февральской революции. Ещё в 1913 году тот же Троцкий вновь призвал к преодолению разногласий и объединению партии «снизу». К нему присоединились Анатолий Луначарский, Георгий Чичерин, Александра Коллонтай и другие — позже все они станут советскими чиновниками первой величины. Иногда в официальной историографии времён СССР эту группу называли примиренцами, так как те стремились помирить между собой стремительно отдалявшиеся друг от друга фракции. Так, в книге Веры Владимировой «Ленский расстрел» 1932 года читаем:
«На помощь Троцкому выступали также и так называемые большевики-примиренцы (Каменев, Рыков, Ногин и др.). Стоя за совместную работу с ликвидаторами, они поносили большевиков-ленинцев и призывали „сломить сопротивление, которое оказывают делу сплочения партии большевики-ленинцы“ (см. их бюллетень)».
Февральская революция поставила жирную точку в давно обозначившемся расколе единой РСДРП. Весной 1917 года на VII Апрельской конференции фракция Ленина окончательно оформила создание собственной партии под именем РСДРП(б), тем самым введя самоназвание «большевики» в официальный политический лексикон. Сформировавшаяся вокруг Троцкого примиренческая группа Межрайонного комитета в итоге оказалась близкой к ленинскому движению, хотя и сохраняла номинальную независимость. На VI съезде РСДРП (б), проходившим в августе 1917 года, межрайонцы вошли в центральные органы управления организации большевиков.
В августе 1917 года меньшевики тоже оформились в отдельную партию и вместе с тем, как и большевики, подтвердили своё нежелание отказываться от социал-демократического наследия. Сохранив, подобно Ленину, старую аббревиатуру, они провозгласили создание РСДРП(о), то есть «объединённой». Кроме того, после Февраля меньшевики совместно с эсерами сформировали Исполнительный комитет Петросовета, на короткое время получив немалое политическое влияние — и окончательно оказавшись по разные стороны баррикад с Лениным и его сторонниками.
Большевики окончательно откажутся от груза общего с меньшевиками прошлого лишь после Октябрьской революции, переименовав свою партию в РКП(б) в 1918 году. На правах победителей советские историки впоследствии сформируют нарратив об исконном противоборстве большевизма и меньшевизма, снабдив его соответствующими оценками. РСДРП же на какое-то время продолжит своё существование, но исключительно как партия в эмиграции.
Интересно, что в советской, а затем и в российской историографии в какой-то момент появился языковой конструкт «РСДРП(м)», использовавшийся для обозначения меньшевиков. Впервые такое наименование можно встретить в архивных стенограммах допроса некой Евы Львовны Бройдо от 1928 года. Записи следственных действий включают неоднократное упоминание РСДРП(м), членом которой Бройдо являлась с 1899-го. Очевидно, что сами меньшевики так себя никогда не называли, так как подчёркивание своего «меньшинства» плохо сказалось бы на их политической репутации.
После Октября значение политического наследия РСДРП постепенно сходило на нет, а мелкие фракционные группировки либо вливались в ряды большевиков-победителей, либо растворялись в огне репрессий и Гражданской войны. Одним из последних движений, апеллировавших к устаревшей социал-демократической традиции, стала группа Бориса Авилова, объединившаяся после Февральской революции вокруг газеты «Новая жизнь».
Собственно, группу называли или новожизневцами (из-за одноимённой газеты), или интернационалистами. Как и межрайонцы, они стремились восстановить организационное единство раздробленной РСДРП и активно добивались этого на I Всероссийском съезде Советов (он проходил летом 1917-го). Когда план объединения всех фракций социал-демократов потерпел крах, новожизневцы заявили о предательстве большевиками и меньшевиками принципов интернационализма. И оформили собственную Организацию объединённых социал-демократов-интернационалистов. Да, вот такую громоздкую конструкцию поместили в название.
Уже в 1918 году новожизневцы, не желая отказываться от социал-демократического «бренда», оформились в независимую партию РСДРП(и) — «интернационалистов». Председателем ЦК новой партии вскоре стал Соломон Лозовский (будущий дипломат и функционер сталинского СССР), почти сразу же выступивший за слияние с РКП(б). Однако процесс объединения затянулся, несмотря на то что многие члены РСДРП(и) заняли важные посты в аппарате молодой Советской республики.
Чуть позже РСДРП(и), объединившись с другой мелкой группировкой, превратились в Российскую социалистическую рабочую партию интернационалистов (РСРПИ). В декабре 1919 года ЦК партии наконец принял решение о слиянии с РКП(б). Стремление имиджево походить на «больших игроков» партийного рынка в итоге логическим образом привело к поглощению.
Случай с большевиками и меньшевиками хорошо демонстрирует, насколько политической партии важно сформировать благоприятное восприятие своего «бренда» уже на уровне названия. Любому политику гораздо комфортнее быть частью организации, которую поддерживает большинство («большевики»). А ещё лучше одновременно с этим получить очевидного противника из разряда «реакционного меньшинства», вторичность которого также закрепится в самом его имени.
Партия социалистов-революционеров и Конституционно-демократическая партия
Эти два случая интересны тем, что сокращённое наименование данных партий уже в начале ХХ века вытеснило из публичного поля их официальные названия. Подобные сокращения не отражают нюансов программы и тактики, однако создают удобную и понятную ассоциацию с политической силой, о которой идёт речь. Русский язык, пойдя по пути упрощения, превратил первые буквы партийных названий в броские и символичные сочетания: «эсеры» (СР) и «кадеты» (КД). Именно так этим партиям удалось закрепиться в публичной политике, обеспечив себе известность и узнаваемость.
К слову, противники кадетов часто использовали производное от КД сокращение для того, чтобы символически связать тех с правящим режимом, его политическими и силовыми структурами. Кадетский корпус появился в России ещё в XVIII веке и стал начальной ступенью образования для будущих военных и государственных чинов Российской империи. В массовом сознании корпус закрепился как источник формирования лояльных авторитарной монархии управленцев.
Как следствие, эта ассоциация стала действенным инструментом вымывания Конституционно-демократической партии из политического ландшафта. Левая оппозиция неизменно представляла кадетов как опасных приспособленцев и ренегатов. Вот что писал Ленин в одном из писем Горькому:
«Таким „талантам“ не грех посидеть недельки в тюрьме, если это надо сделать для предупреждения заговоров (вроде Красной Горки) и гибели десятков тысяч. А мы эти заговоры кадетов и „околокадетов“ открыли. И мы знаем, что околокадетские профессора дают сплошь да рядом заговорщикам помощь. Это факт».
Здесь сделаем небольшое отступление в сторону теории политических технологий. Зачастую скрытых смыслов в названии нет, и «сигара — это просто сигара». Многие партии имеют общепринятые сокращения, которые банально удобны в повседневном употреблении. Однако в дальнейшем оно может сыграть важную роль, влияя на образ партии среди избирателей — а политики, со своей стороны, могут это обстоятельство учесть или проигнорировать. Имиджевую силу, связанную с названием, можно зашить в агитацию или создавать прочие символические атрибуты. Это никогда не бывает лишним.
Союз 17 октября
Казус, связанный с наименованием этой партии, даёт интересный повод поразмышлять о памяти и забвении в истории российской политики. Официальное название организации отсылает нас к императорскому манифесту 1905 года, который гарантировал многопартийность и впервые учредил легальный политический рынок в России. Платформа движения предполагала сочетание государственнических мотивов с прогрессивной риторикой. Это обеспечивало защиту от прямой конфронтации с монархией и её повесткой и одновременно позволяло проявлять известную «вольность», предлагая режиму нестандартные управленческие проекты.
Однако самоназвание партии оказалось на редкость неудачным. Блёклое слово «союз», да ещё в сочетании с числом в официальном имени привело к тому, что массовое сознание сократило его до более запоминающихся «октябристов». Манифест 17 октября был ключевым политическим событием начала XX века, и потому вошедшее в обиход сокращение вряд ли вызывало у публики какие-либо затруднения в интерпретации. Все понимали, к какому именно октябрю шла отсылка.
Однако контексты вымываются с течением времени, и сегодня, без дополнительного погружения в материал, не каждый вспомнит, из-за чего партия октябристов обрела такое название. Политические реалии, скрывавшиеся за названием «Союз 17 октября» и его сокращённой версией, давно перестали быть актуальными. Так, в том числе через языковые игры, мы утрачиваем грани когда-то значимых смыслов по прошествии лет. И это касается далеко не только истории и политики.
Бунд
Сегодня это слово стабильно закрепилось в мемах про слом устоев из соцсетей, однако в начале XX века ассоциации были несколько иными. Или нет?
Всеобщий еврейский рабочий союз, объединивший сторонников в Литве, Польше и России, появился в 1897 году и был давним участником трансъевропейских политических процессов. В России деятельность партии была построена в основном вокруг требования снять ограничения для евреев, усиленные во времена Александра III, и противодействия антисемитизму.
Ключевой повесткой становились еврейские погромы, две масштабных волны которых прокатились по империи в 1881–1882 и 1903–1906 годах. Потребность в совместной самозащите и стала основной мотивацией институционального развития партии. «Бунд» на идише означает «союз» — именно такое название партии закрепилось на страницах газет.
Может показаться, что русскому уху иностранное «бунд» слышалось похожим на российский «бунт». Однозначных документальных подтверждений этому нет, однако полностью отметать такой фактор не следует. Бунт, как известно, по природе своей бессмысленен и беспощаден. Поэтому он априори воспринимается отечественным, особенно охранительным, сознанием как угроза. В дополнение к этому партия отстаивала платформу гражданских прав для евреев. В итоге ожидаемыми противниками Бунда стали правые черносотенные движения, ориентированные на консервацию режима и прочность устоев.
Удивительно: партия не использовала сама и не получала извне никакого неофициального названия. Однако созвучность с похожим русским словом, возможно, сыграла важную контекстуальную роль и в некотором смысле вписала Бунд в контуры российской политики. Иногда даже дополнительных языковых усилий не нужно, чтобы добавить «перчинки» в конфликт внутри политической системы.
А судьи кто?
Выше мы привели ряд историй о том, как политические партии и общественные движения придумывали, получали специально или же случайно обретали звучные имена, закрепляющие их место в бытовом языке. Само появление подобных лингвистических игр говорило о достижении определённого уровня развития политической культуры в стране.
В то же время обретение неофициального, «народного» имени свидетельствует как минимум о двух важных вещах. Во-первых, это означает, что использующие такое название люди применяют его относительно часто — иначе необходимости в удобном политическом сленге просто не возникало бы. Во-вторых, получается, что обозначаемая через жаргон политическая сила занимает важное место в картине мира пишущего или говорящего.
В книге «Синдром публичной немоты» политолог Олег Хархордин, анализируя культуру дебатов в Государственной думе Российской империи, замечает следующую особенность. По его мнению, политические силы на этапе зарождения российской многопартийности ещё не до конца осознавали собственную взаимную субъектность. Другими словами, они вели активный диалог с властью, но гораздо реже говорили друг с другом.
Позитивно или негативно данная сила оценивается — уже другой вопрос, но сам факт использования удобного наименования говорит о наличии интереса. Сам повседневный язык начала ХХ века показывал, что участие в публичной политике представлялось обществу значимым и необходимым. Это тем более важно, что легальная политическая и парламентская жизнь после 1905 года в России ещё только зарождалась.
Здесь есть и чисто лингвистический аспект. Для того чтобы политический дискурс стал повседневным, он должен быть банально удобным. Любой язык, в силу базовых свойств человеческой коммуникации, стремится к упрощению и повышению скорости передачи информации. При этом двигаясь в сторону большей символической ёмкости и эмоциональной насыщенности. Чем больше политического сленга имеем, тем больше значимых сведений получаем.
Тот факт, что в повседневности Российской империи существовали не просто Союз 17 октября, Партия социалистов-революционеров и РСДРП, а октябристы, эсеры и большевики с меньшевиками, говорит не только о зарождении политического рынка, но и о появлении общественного мнения в его практически современном виде. Сегодня, оглядываясь в прошлое, мы видим не казённые названия фиктивных организаций, имеющих какое-либо значение лишь на бумаге. Нет, у истоков ХХ века мы наблюдаем реальную заинтересованность политиков и общества в построении лучшего будущего.
vatnikstan.ru
