Еще на Ялтинской конференции в феврале 1945 года союзники подписали соглашение, согласно которому Советский Союз должен был вступить в войну с Японией через два-три месяца после окончания войны в Европе. Сталин выполнил условия договора с точностью до дня — боевые действия на Дальнем Востоке начались 9 августа.
Этому предшествовали сложные дипломатические «игры». Как известно, СССР был связан с Японией Пактом о нейтралитете. Иногда его сравнивают с Пактом о ненападении Молотова—Риббентропа. Но, как справедливо отмечает известный военный историк Алексей Исаев, «ненападение» и «нейтралитет» — это разные вещи.
Согласно советско-японскому пакту страны декларировали невмешательство в конфликт в случае нападения на одну из них третьей страны. Но это ведь Япония начала в 1941 году войну против США, на нее саму никто не нападал, так что с формальной точки зрения СССР мог начать войну с Японией, и это не было бы нарушением пакта. Кроме того, СССР еще в апреле 1945 года, уведомил Японию, что собирается расторгнуть договор.
Таким образом, 8 августа японскому послу было объявлено, что с 9 августа СССР находится в состоянии войны. Уже с полуночи началось наступление всех фронтов. Их было три: Забайкальский, 1-й Дальневосточный и 2-й Дальневосточный.
Войска Забайкальского фронта за короткий срок пересекли монгольские степи и пустыню Гоби, перевалили через хребет Большой Хинган, разгромили несколько группировок противника и отрезали Квантунскую армию от японских войсковых соединений в Северном Китае.
Бойцы Дальневосточных фронтов шли с другой стороны — из Приамурья, сразу начав наступление с прорыва укрепрайонов. Самые жаркие бои для 1-го Дальневосточного фронта развернулись за город Муданьцзян. В течение четырех дней приходилось выдерживать ожесточенные контратаки японцев и даже отступать под их натиском. Сопротивление было сломлено к 16 августа, и войска начали наступать на крупные города Харбин и Гирин.
Одновременно при поддержке Тихоокеанского флота было взято несколько портов и городов на территории оккупированной японцами Кореи, и корейская группировка войск была отрезана от основных сил.
Войска 2-го Дальневосточного фронта форсировали реки Амур и Уссури, прорвали несколько укрепрайонов, перешли через горный хребет Малый Хинган, взяли ряд городов, включая Харбин. Во взаимодействии с флотом был высажен десант на Курильские острова, организована оборона Сахалина.
Непосредственно боевые действия велись не более двух недель. 14 августа император Хирохито объявил о капитуляции Японии, командующий сосредоточенной в Маньчжурии Квантунской армии Ямада Отодзо приказал прекратить сражаться с 16 августа.
После этого бои носили локальный характер. Еще сопротивлялись отдельные войсковые соединения, отказавшиеся сдаться. Столкновения случались даже в сентябре, после подписания капитуляции Японии. Но в целом японцы шли в плен массово, десятками и сотнями тысяч.
Такова краткая история Маньчжурской операции, быстрой и эффективной. Но здесь важны детали. Сама ее стратегическая основа была вроде бы несложной — одновременные удары с двух сторон, рассечение вражеских армий и «клещи». Но в то же время по масштабу мало что может с ней сравниться в мировой военной истории.
Во-первых, боевые действия должны были вестись одновременно на огромной территории. Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский, осуществлявший общее командование дальневосточными войсками, в своих воспоминаниях пишет: «Война должна была развернуться на территории площадью около 1,5 млн кв. км и на глубину 200–800 км, а также на акватории Японского и Охотского морей».
Грандиозная задача требовала огромной подготовки. С запада на восток перебрасывались лучшие армейские соединения, имевшие важный для планирующихся операций опыт. «Так, 5-я и 39-я армии, равно как и их командный состав, были передислоцированы из Восточной Пруссии, ибо они хорошо умели взламывать оборонительные полосы. 5-я армия предназначалась для действий на главном направлении 1-го Дальневосточного фронта. Вместе с 1-й Краснознаменной армией она должна была штурмовать укрепленную полосу Пограничненского, а затем особо сильного Муданьцзянского укрепленных районов. Задачей 39-й армии, вошедшей в состав Забайкальского фронта, являлся прорыв Халун-Аршанского и — совместно с 34-й армией — Хайларского укрепленных районов», — пишет Василевский.
Сама переброска такого количества войск и техники, по словам маршала, «не имела себе равных в истории Второй мировой войны и являлась поучительной стратегической операцией». За короткий срок войска требовалось перевезти по однопутной(!) железной дороге на расстояние от 9 до 12 тысяч километров. Чтобы хоть немного ее разгрузить, части войск на механизированной тяге снимались с железнодорожных платформ на станциях за Читой и следовали своим ходом. Это были марши от 600–700 до 1000–1200 километров.
При этом все проводилось в обстановке строгой секретности. Вот что рассказывает маршал Василевский: «Было крайне ограничено количество лиц, допущенных к выполнению централизованных военных перевозок, а также к разработке документов, связанных с ними, станции выгрузки и обслуживания эшелонов занумеровывались; передача сводок о движении эшелонов строго контролировалась офицерами ВОСО, а телефонные переговоры по этим вопросам запрещались; на приграничных участках Дальнего Востока отдельные группы воинских эшелонов пропускались в темное время, а на Приморской железной дороге, близко расположенной к границе, ночью проводилась и разгрузка эшелонов; ряд эшелонов пропускался через узловые станции с ходу; техническое обслуживание некоторой части эшелонов осуществлялось на промежуточных станциях».
«Шифрование» приводило даже к комическим эпизодам. Так, главнокомандующий войсками на Дальнем Востоке выехал в Читу под именем генерал-полковника Васильева и в соответствующей форме. И когда к «генерал-полковнику» являлись с докладом офицеры, знавшие Василевского по европейским фронтам, то они, мягко говоря, терялись. «Некоторые из них стояли какое-то время в недоумении с поднятой рукой у головного убора», — вспоминал маршал.
В итоге на Дальнем Востоке было сосредоточено 1 млн 747 тыс. солдат, свыше 26 тысяч арторудий, 1852 самоходные установки, 3704 танка, 5368 самолетов. И если японцы что-то знали о переброске войск, объемы сосредоточенных против них сил они и вообразить не могли.
Еще большим сюрпризом для Квантунской армии стал стремительный марш войск Забайкальского фронта через пустыни и горы Хинган.
Пётр Семёнович Кириллов, служивший в 17-й армии (она дислоцировалась в Монголии с 1940), вспоминал: «До 1945 в Монголии мы все время учились стрелять, занимались караульной службой, ходили на посты и копали противотанковый ров. Дул сильный степной ветер, еще сильнее, чем у нас в Забайкалье. С кормежкой стало лучше, ходили к местным жителям попросить поесть, там рядом стояли юрты… 9 августа нас подвели к реке Керулен на границе с Китаем… Подошли к Хингану, вся наша часть остановилась, натянули полотно киноэкрана и показывали советское кино — подбодрить, отдохнуть…
Переход границы прошел незаметно. О нем узнали уже потом, от командиров. Думали, она огорожена, а там просто ущелье. Шли вторым фронтом, перед нами уже прошли войска, шедшие восточнее нас. Солдаты вооружались автоматами ППШ и ППД. У меня — снайперская винтовка. У монголов — лошадиные полки, а из техники только маленькие танкетки. Каждый солдат с фляжкой воды, и кто сразу всю воду выпивал, тот страдал от жажды, падали от солнечного удара. Шли по 20–30 километров сутки. Даже у молодых солдат в походе заболевали ноги. Тех, кто не мог уже идти, подбирали специальные попутные машины».
Об изматывающей жаре вспоминают многие участники того перехода. Доходило до того, что солдаты собирали во фляги утреннюю росу. «Бывали случаи, что когда везли нам воду на лошади, то солдаты простреливали бочку, подбегали и пили, — вспоминал ветеран Георгий Кузьмич Филатов, — или, когда встречались на пути озерки с ржавой водой, набрали в каску воду, пили и травились, хоть у них и выбивали каску из рук. Наши офицеры потом засылали отряд вперед в места, обозначенные на карте, где были эти озера, — охранять».
У танкистов, конечно, были другие темпы передвижения. За день некоторые части осуществляли броски до 150 км. За 6 дней было преодолено от 250 до 450 км. Коммуникации растягивались до 700 км, что приводило к специфическим трудностям. Историк Алексей Исаев говорит о том, что закаленные в боях на западе танкисты мучились из-за невозможности продолжать движение в случае поломки танка. Если в Европе проблема запчастей решалась просто — их снимали с подбитых машин, то здесь все танки были в целости и сохранности. В конце концов горючее и детали приходилось доставлять самолетами.
Сам переход через Хинган тоже был непростым. Саперы взрывами делали проходы в скалах. Технику подцепляли тягачами — Т-34 без башни. Впрочем, часто приходилось «впрягаться» и просто солдатам — толкать боевую технику руками.
До Хингана войска Забайкальского фронта сопротивления почти не встречали. Хотя отдельные стычки были и тогда. «Когда перешли границу, примерно через два-три километра снайпер убил нашего командира роты старшего лейтенанта Колотенко, было ему тогда лет 35, — вспоминал Георгий Филатов. — Когда мы подошли к границе с Маньчжурией, все офицеры переоделись в форму рядового состава, чтобы не выделяться. Там много было японских женщин-снайперов, стреляли они очень хорошо. Когда ее схватили, то допросили, почему она именно его застрелила, а она ответила, что он первый рот открыл. Первый поднялся в атаку: «За мной!» — и она попала прямо ему в открытый рот. Так она сразу вычислила командира».
Потом были и бои, хотя и не столь упорные. Но, пожалуй, впервые советские воины столкнулись с таким массовым явлением, как подрывники-смертники.
«Вот как они действовали, например, против наших танков, — вспоминал командующий 1-м Дальневосточным фронтом Кирилл Афанасьевич Мерецков. — В боях под станцией Мадаоши мы насчитали до двухсот смертников, которые, обвязавшись сумками с толом и с ручными гранатами, ползали по полю в зарослях густого гаоляна и бросались под наши танки. Эти «живые мины» были, конечно, достаточно опасны. Впрочем, наши войска заранее подготовились к такой тактике противника и быстро парализовали действия этих групп. В других случаях смертники пропускали вперед наши части, а затем стреляли им в спину. Не думаю, что японское командование рассчитывало на нанесение нам таким путем реального урона. Скорее оно надеялось на подрыв моральной стойкости и наступательного духа советских войск. Что касается японского офицерства, то оно оказалось гораздо более трезвым, чем мы думали. Например, мы почти не встречали случаев самоубийства посредством харакири».
«Типичным способом борьбы с танками была засада, — пишет историк Юрий Иванов. — Сильно пересеченная лесисто-болотистая местность как нельзя лучше подходила для засад как отдельных солдат-смертников, так и целых подразделений. К тому же необходимо признать удивительную способность японских солдат тщательно маскироваться и не обнаруживать своего присутствия даже в нескольких метрах от противника. Отмечено несколько случаев, когда ремонтировавшие свою машину танкисты случайно находили рядом с танком узкую щель с японским солдатом. С двухпудовым зарядом взрывчатки, привязанным к спине и груди, он мог просидеть сутки и более, выжидая подходящий момент, чтобы действовать наверняка. Редко удавалось захватить в плен обнаруженного смертника: они немедленно подрывали себя зарядами…»
После того как японское командование отдало приказ о капитуляции, сопротивление стало затухать. Чтобы ускорить этот процесс, было принято решение захватывать крупные города силами воздушного десанта. Так были взяты, в частности, Харбин и Мукден.
Начальник Генштаба Вооруженных сил СССР Сергей Матвеевич Штеменко писал в мемуарах: «18 августа в 13 часов 15 минут 225 смельчаков десантировались в Мукдене…
Десантников вышли встречать представитель «императора» Маньчжоу-го и начальник японского гарнизона. При осмотре же аэродромных помещений в одном из них обнаружился вдруг и сам «император» Пу И. Он застрял здесь случайно. Хозяева приказали ему явиться в Японию, но подходящего самолета под руками не оказалось, и «император» со своей свитой сидел на аэродроме в ожидании такового. А тут и подоспели наши десантники…
Положение в Мукдене было очень сложным. Население города составляло 1 700 000 человек, из них 70 000 японцев (не считая отходившие сюда войска) …
На ходу были 180 различных промышленных предприятий, в том числе авиаремонтный и танкоремонтный заводы. Хозяева их — японцы — успели сбежать.
Управиться в таком городе 225 десантникам было просто невмоготу. На следующий день к ним прибыло подкрепление. Но даже и тогда советский гарнизон в Мукдене насчитывал всего тысячу человек, а разоружать ему пришлось 50 000 японских солдат. Инцидентов при этом не произошло, но тревог и забот было по горло».
А через день американский самолет сбросил над Мукденом листовки с призывом к японцам сдаваться в плен. Им предлагалось выложить белое полотнище в знак того, что они готовы принять американских представителей. Полотнище выложили наши военнослужащие, и приземлившихся американцев ждал приятный сюрприз от союзников.
Массовая сдача в плен японцев тоже иногда сопровождалась забавными подробностями. Вот что вспоминал Валентин Дмитриевич Рычков, служивший в Амурской флотилии: «Расскажу про один из таких походов в городе Дзямусе. Город брали сухопутные войска при поддержке Амурской флотилии, и к этому времени его мы практически уже захватили. Меня с Васей Сарбуковым, моим другом и однокашником, послали с очередной порцией документов на корпост, доставить туда боевые распоряжения… Вооружились мы весьма легкомысленно: у Васи был маузер, а я взял гранату с запалом — и все. Шли мы, как нам казалось, осторожно, но вдруг случайно натолкнулись на большую группу, толпу японцев.
Мы, конечно, струхнули, спрятались в ближайший переулок и потихонечку стали выглядывать. Нам показалось странным, что японцы агрессивных действий не проявляли, а что-то кричали нам вслед. Но потом, когда мы увидели, что они миролюбиво относятся к нашему появлению, мы потихоньку вышли. От толпы японцев к нам направился японец с белым флагом. Он знал несколько русских слов и, видимо, изображал роль парламентера: показывая, что у него нет никакого оружия, он шел с поднятыми руками.
С трудом мы с Васей уяснили, что они обрадовались нашему появлению и хотят сдаться в плен. Жестами мы показали им направление движения, и из этой толпы довольно быстро образовался строй. Вася встал во главе колонны японцев с маузером, а я с гранатой наготове — в хвосте колонны. И вот через час мы благополучно прибыли на причал… Как потом выяснилось, это была медико-санитарная рота в количестве около 100 человек. За этот «беспримерный подвиг» меня с Васей наградили медалями «За боевые заслуги». А нас начали подначивать друзья и знакомые: «А ну-ка расскажите, как вы вдвоем окружили целую роту японцев и взяли ее в плен?» Но нам было не до смеха. Кто знал, что у них мирные намерения и что они страстно желают сдаться в плен?»
Но все кончилось к началу сентября. Как торжественно — подписанием Акта о капитуляции Японии на борту линкора «Миссури», так и вполне прозаически. «…Дивизия наша остановилась на привал, не дойдя около 15 км до Японского моря, бои прекратились, — вспоминал Петр Кириллов. — Поступило распоряжение командования: построили и развернули обратно в Монголию — помогать с уборкой картофеля».
По материалам
armystandard.ru
