Из 46 римских императоров было насильственно свергнуто 33; история Византии насчитывает сотни заговоров; в Турции и арабских странах были десятки «серальных переворотов». Быстро и часто офицеры, охрана, гвардия меняют южноамериканских диктаторов. В России за 76 лет, с 1725 по 1801 г., по одному счету — пять, а по-другому — восемь «дворцовых революций».
Итак, дворцовый переворот — событие столь же «непристойное», сколь обыкновенное для целых стран, веков, эпох. Заговор 11 марта 1801 г. в этом смысле историческая частность…
Однако ни об одном из российских переворотов XVIII в. столько не размышляли и не писали, как о событиях 1801 г. Отметим еще раз интерес, серьезнейшие размышления, историко-художественные замыслы различных деятелей русской культуры и общественной мысли: Пушкина, Герцена, Толстого, Тынянова; вспомним заметки Вяземского, гремевшую в начале нынешнего столетия пьесу Мережковского «Павел I», в советское время роман О. Форш «Михайловский замок».
Март 1801 г. интересен историку, художнику, мыслителю. Некоторые черты этого события, отличающие его от остальных, парадоксальным образом помогают приблизиться к более общим, глубинным закономерностям российского XVIII и XIX вв., прибавить нечто серьезное к постановке проблемы власти, народа, идеологии, рассмотреть трагическую коллизию цели и средств…
«Фауст. Смерть императора Павла», — записал Гете в своем дневнике 7 апреля 1801 г.
«Связи между двумя отметками нет никакой, но соседство их примечательно, — комментирует С. Н. Дурылин, — работу или думу над важнейшим созданием своего гения Гете поставил рядом с политическим событием, свершившимся в далекой России, — так показалось оно ему важно и значительно»
Видел ли действительно Гете вселенский «фаустовский» смысл в событиях 11 марта, остается, конечно, гипотезой. Вскоре, однако, великому немцу вторит юный Пушкин, как обычно, одной фразой говорящий очень много: «Правление Павла доказывает, что и в просвещенные времена могут родиться Калигулы…».
Калигула или, например, Иван Грозный, Филипп II, даже Бирон для Пушкина соответствовали своим «непросвещенным» векам и нравам; но вот — проблема из проблем! Европейское просвещение, провозгласив важный принцип разума, как будто исключает саму возможность явления Калигулы (читай — полусумасшедшего, зверя, тирана). Если же такая фигура возможна, то либо новые времена «не столь просвещенные» и, стало быть, не исключаются рецидивы тирании, либо Павел — это последний, «случайный Калигула». Суждения современников и потомков показывают, что многие лучшие умы старались уловить сокровенный смысл столь простого и трагически обыкновенного дела, которое совершилось в Петербурге в ночь с 11 на 12 марта 1801 г.
Н.Я. Эйдельман. Грань веков
ПАВЕЛ, БЕДНЫЙ ПАВЕЛ…
В последний день жизни 11 марта 1801 года Павел призвал к себе сыновей — Александра и Константина и приказал привести их к присяге (хотя они уже делали это при его восхождении на престол). После этой процедуры император пришел в хорошее расположение духа и дозволил сыновьям отужинать вместе с ним. Когда ужин кончился и все вставали из-за стола, Павел вдруг сказал: «Чему бывать, того не миновать». И ушел в свои спальные апартаменты.
Между тем заговорщики уже действовали. Михайловский дворец, где располагался император, в эту ночь охраняли войска, верные Александру. Почему-то Павел сам удалил от своих дверей верный ему конногвардейский караул во главе с полковником Саблуковым. В заговоре участвовал даже полковой адъютант Павла I, который и провел во дворец группу заговорщиков. Среди них были лица, занимавшие высшие посты в государстве – граф Пален, князь Зубов, его брат граф Зубов, князь Волконский, граф Бенигсен и генерал Уваров. Поначалу они якобы намеревались ограничиться арестом Павла с тем, чтобы заставить его отречься от престола в пользу старшего сына.
По дороге в апартаменты императора кто-то из офицеров наткнулся на лакея и ударил его тростью по голове. Лакей поднял крик. Павел, услышав шум, поднятый заговорщиками, попытался скрыться через двери, которые вели в покои императрицы, но они оказались запертыми. Тогда он бросился к окну и спрятался за занавеской. Заговорщики, не найдя императора в постели, на мгновение растерялись. Им показалось, что заговор раскрыт и что это ловушка. Но граф Пален, самый хладнокровный из них, приблизился к постели и, потрогав простыни рукой, воскликнул: «Гнездо еще тепло, птица не может быть далеко». Заговорщики обыскали комнату и обнаружили спрятавшегося императора. Павел стоял беззащитный в ночной рубашке перед заговорщиками, в руках которых сверкали шпаги. Кто-то из присутствующих сказал:
– Государь, вы перестали царствовать. Император – Александр. По приказу императора мы вас арестуем.
Павел повернулся к Зубову и сказал ему:
– Что вы делаете, Платон Александрович?
В это время в комнату вошел офицер и шепнул Зубову на ухо, что его присутствие необходимо внизу, где опасались гвардии. Зубов ушел, но вместо него вошли еще заговорщики.
– Вы арестованы, ваше Величество. – повторил кто-то.
– Арестован, что это значит – арестован? – в каком-то оцепенении спросил император.
Один из офицеров с ненавистью отвечал ему:
– Еще четыре года тому назад с тобой следовало бы покончить!
На это Павел возразил:
– Что я сделал?
Платон Зубов отвечал, что деспотизм его сделался настолько тяжелым для нации, что они пришли требовать его отречения от престола.
В описании дальнейших событий мемуаристы расходятся. Один пишет, что император «вступил с Зубовым в спор, который длился около получаса и который, в конце концов, принял бурный характер. В это время те из заговорщиков, которые слишком много выпили шампанского, стали выражать нетерпение, тогда как император, в свою очередь, говорил все громче и начал сильно жестикулировать.
В это время шталмейстер граф Николай Зубов, человек громадного проста и необыкновенной силы, будучи совершенно пьян, ударил Павла по руке и сказал: «Что ты так кричишь!»
При этом оскорблении император с негодованием оттолкнул левую руку Зубова, на что последний, сжимая в кулаке массивную золотую табакерку, со всего размаху нанес правою рукою удар в левый висок императора, вследствие чего тот без чувств повалился на пол. В ту же минуту француз-камердинер Зубова вскочил с ногами на живот императора, а Скарятин, офицер Измайловского полка, сняв висевший над кроватью шарф императора, задушил его им. (Другие очевидцы говорят, что Павел пробовал освободиться, и Бенигсен дважды повторил ему: «Оставайтесь спокойным, ваше величество, дело идет о вашей жизни!» Однако спустя немного времени сам же Бенигсен снял шарф и подал его князю Яшвилю. Подполковник Яшвиль, которого Павел однажды во время парада ударил палкой, накинул на шею императора шарф и принялся его душить.)
На основании другой версии, Зубов, будучи сильно пьян, будто бы запустил пальцы в табакерку, которую Павел держал в руках. Тогда император первый ударил Зубова и, таким образом, сам начал ссору. Зубов будто бы выхватил табакерку из рук императора и сильным ударом сшиб его с ног. Но это едва ли правдоподобно, если принять во внимание, что Павел выскочил прямо из кровати и хотел скрыться. Как бы то ни было, несомненно то, что табакерка играла в этом событии известную роль.
Еще один мемуарист описывает сцену смерти так: удар табакеркой был «сигналом, по которому князь Яшвиль, Татаринов, Гарданов и Скарятин яростно бросились на него [императора], вырвали из его рук шпагу; началась с ним отчаянная борьба, Павел был крепок и силен; его повалили на пол, били, топтали ногами, шпажным эфесом проломили ему голову и, наконец, задавили шарфом Скарятина».
Оставшуюся часть ночи лейб-медик Вилие обрабатывал изуродованный труп Павла, чтобы наутро его можно было показать войскам в доказательство его естественной смерти. Но, несмотря на все старания и тщательный грим, на лице императора были видны синие и черные пятна. Когда он лежал в гробу, его треугольная шляпа была надвинута на лоб так, чтобы скрыть, насколько возможно, левый глаз и зашибленный висок.
А. Лаврин. Энциклопедия Смерти. Хроники Харона. М., 1993
ЦАРЕУБИЙСТВО. ИЗ ЗАПИСОК М.А. ФОНВИЗИНА
Вступив в службу в гвардии в 1803 году, я лично знал многих, участвовавших в заговоре; много раз слышал я подробности преступной катастрофы, которая тогда была еще в свежей памяти и служила предметом самых живых рассказов в офицерских беседах. Не раз, стоя в карауле в Михайловском замке, я из любопытства заходил в комнаты, занимаемыя Павлом, и в его спальню, которая долго оставалась в прежнем виде; видел и скрытую лестницу, по которой он спускался к любовнице своей, княгине Гагариной, бывшей Лопухиной. Очевидцы объясняли мне на самых местах, как все происходило. Сравнивая читанныя мною в разных иностранных книгах повествования о смерти Павла с собственными воспоминаниями слышаннаго мною об этом, начну рассказ мой списком заговорщиков, которых имена мог припомнить. Всех их было до 60-ти человек, кроме большей части гвардейских офицеров, которые, собственно, не участвуя в заговоре, догадывались о его существовали и, по ненависти к Павлу, готовы были способствовать успеху. Вот кто были лица, мне и всем в то время известныя: с.-петербургский военный ген.-губернатор граф фон-дер-Пален; вице-канцлер граф Н. П. Панин; князь Платон Зубов — шеф 1-го кадетскаго корпуса; братья его: Валерьян — шеф 2-го кадетскаго корпуса и Николай; генерал-майор Бенигсен и Талызин — командир Преображенскаго полка и инспектор с.-петербургской инспекции; шефы полков: Кексгольмскаго — Вердеревский; Сенатских батальонов — Ушаков; 1-го Артиллерийскаго полка — Тучков; командиры гвардейских полков: Уваров — Кавалергардскаго; Янкович-Демириево — Конногвардейскаго; Депрерадович — Семеновскаго, и князь Вяземский — шеф 4-го батальона Преображенскаго полка; того же полка полковники: Запольский и Аргамаков; капитан Шеншин и штабс-капитан барон Розен; поручики: Марин и Леонтьев; два брата Аргамаковы; граф Толстой — Семеновскаго полка полковник; князь Волконский — адъютант в. к. Александра Павловича; поручики: Савельев, Кикин, Писарев, Полторацкий, Ефимович; Измайловскаго полка полковник Мансуров; поручики: Волховской, Скарятин и Кутузов; Кавалергардскаго полка полковник Голенищевъ-Кутузов; ротмистр Титов; поручик Горбатов; артиллеристы: полковник князь Яшвиль; поручик Татаринов; флотский капитан командор Клокачевъ. В заговоре, кроме военных, участвовали несколько придворных и гражданских лиц и даже отставных; имен их не припомню.
Душою заговора и главным действователем был граф Пален, один из умнейших людей в России, смелый, предприимчивый, с характером решительным, непоколебимым. Родом курдяндец, он еще при Петре Ш вступил в русскую службу корнетом в Конногвардейский полк. В царствование Екатерины Пален усердно содействовал присоединению Курляндии к империи, полюбил Россию и был всей душою предан новому своему отечеству. С прискорбием и негодованием смотрел он на безумное самовластие Павла, на непостоянство и изменчивость его внешней политики, угрожавшей благоденствию и могуществу России, Павел, сперва враг французской революции, готовый на все пожертвования для ея подавления, раздосадованный своими недавними союзниками, которым справедливо приписывал неудачи, испытанныя его войсками — поражения генералов: Римскаго-Корсакова в Швейцарии и Германии в Голландии — после славной кампании Суворова в Италии, вдруг совершенно изменяет свою политическую систему и не только мирится с первым консулом Французской республики, умевшим ловко польстить ему, но становится восторженным почитателем Наполеона Бонапарте и угрожает войною Англии. Разрыв с ней наносил неизъяснимый вред нашей заграничной торговле. Англия снабжала нас произведениями и мануфактурными, и колониальными за сырыя произведения нашей почвы. Эта торговля открывала единственные пути, которыми в Россию притекало все для нас необходимое. Дворянство было обезпечено в верном получении доходов с своих поместьев, отпуская за море хлеб, корабельные леса, мачты, сало, пеньку, лен и проч. Разрыв с Англиею, нарушая материальное благосостояние дворянства, усиливал в нем ненависть к Павлу, и без того возбужденную его жестоким деспотизмом.
Мысль извести Павла каким бы то ни было способом сделалась почти общею. Граф Пален, неразборчивый в выборе средств, ведущих к цели, решился осуществить ее.
Граф Пален был в большой милости у императора, умевшаго оценить его достоинства. Облеченный доверенностью его, он посвящен был во все важнейшия государственныя дела. Как военный губернатор столицы, Пален заведывал тайною полициею и чрез него одного могли доходить до царя донесения ея агентов: это было ручательством сохранения в тайне предпринимаемаго заговора. Когда мысль о нем созрела, и Пален, зная общественное мнение, враждебное правительству, мог разсчитывать на многих сообщников, решился открыть свое смелое намерение вице-канцлеру графу Н.П. Панину, котораго Павел любил, как племянника своего воспитателя, графа Н.И. Панина. Воспитанный умным и просвещенным дядей, граф Н.П. Панин усвоил свободный его образ мыслей, ненавидел деспотизм и желал не только падения безумнаго царя, но с этим падением учредить законно-свободныя постановления, которыя бы ограничивали царское самовластие. На этот счет и граф Пален разделял его образ мыслей.
Первым действием условившихся Палена и Панина было старание помирить с Павлом фаворита Екатерины князя Платона Зубова и братьев его, Валерьяна и Николая, находившихся в опале, — в чем они и успели, Зубовы приняты в службу и прибыли в Петербург. Пален и Панин знали наперед их ненависть к Павлу и были уверены в их усердном содействии: поэтому и открыли им свое намерение. Зубовы вступили в заговор, а с ними и несколько преданных им клиентов, которым они покровительствовали во время силы своей при Екатерине. Из этих лиц по характеру и положение своему важнее прочих были: генерал барон Бенигсен, ганноверец, служивший с отличием в Польскую и Персидския войны в наших войсках, отставленный Павлом, как человек, преданный Зубовым, и принятый опять в службу по ходатайству графа Панина, который был с ним дружен, и генерал Талызин, командир Преображенскаго полка и инспектор войск, находившихся в Петербурге.
Приобретение такого сообщника было тем более важно для успеха дела, что Талызина любили подчиненные: как любимый начальник, он пользовался большим уважением во всех гвардейских полках и мог всегда увлечь за собою не только офицеров, но одушевить и нижних чинов, которые были к нему чрезвычайно привязаны.
Все недовольные тогдашним порядком вещей, все лучшее петербургское общество и гвардейские офицеры собирались у братьев Зубовых и у сестры их Жеребцовой, светской дамы, которая была в дружеских отношениях с английским посланником лордом Уитвордом и с чиновниками его посольства, посетителями ея гостиной. От этого распространилось в Европе мнение, будто лорд Уитворд главный виновник заговора и что он не жалел английских денег для покупки сообщников, с целью предупредить разрыв России с Англией, угрожавший торговым интересам последней. Это мнение не имеет основания, во-первых, потому, что лорд Уитворд слишком известен по строгой честности и благородным правилам своим, чтобы можно было подозревать его в таком коварном и безнравственном действии, — потом заговор против Павла был дело чисто-русское, а для некоторых истинно-патриотическое, и в котором, кроме Бенигсена, не участвовал ни один иностранец; да и лорд Уитворд выехал из Петербурга тотчас после разрыва с Англиею, стало быть, до начала заговора. Вечерния собрания у братьев Зубовых или у Жеребцовой породили настоящее политические клубы, в которых единственным предметом разговоров было тогдашнее положение России, страждущей под гнетом безумнаго самовластия. Толковали о необходимости положить этому конец. Никому и в голову не входило посягнуть на жизнь Павла, — было одно общее желание: заставить его отказаться от престола в пользу наследника, всеми любимаго за доброту, образованность, кроткое и вежливое обращение, — качества совершенно противоположныя неукротимому и самовластному характеру отца его. Все эти совещания происходили, явно под эгидой петербургскаго военнаго губернатора, который, как начальник тайной полиции, получал ежедневно донесения шпионов и давал движение только тем из них, которыя не касались заговора и лиц, в нем замешанных. Граф Пален исподволь приготовлял великаго князя Александра Павловича к замышляемому им государственному перевороту, для успешнаго совершения котораго его согласие было необходимо. Часто видясь с ним, Пален всегда наводил речь на трудное и бедственнее состояние России, страждущей от безумных поступков отца его, и, не выводя никаких заключений, вызывал великаго князя на откровенность.
Фонвизин М.А. Из записок Фонвизина
«ПЕРЕСТАНЬТЕ РЕБЯЧИТЬСЯ. СТУПАЙТЕ ЦАРСТВОВАТЬ!»
Тем временем Александр, укрывшись в своих апартаментах на первом этаже, провел бессонную ночь, прислушиваясь к любому необычному шуму, раздающемуся над его головой. Неожиданная тишина, которая вдруг последовала за скоротечной суматохой, заледенила его кровь. Он не осмеливался пойти и узнать новости и томился в тревожном ожидании. Жена находилась рядом с ним. Так, прижавшись друг к другу, объятые страхом, они просидели всю ночь, не произнеся ни одного лишнего слова. Что происходит там, наверху? Подписал ли Павел акт отречения? Добились ли Зубов и Беннигсен мирной отставки, как того обещали они при подготовке к этой акции. Или же?.. Щека к щеке, рука в руке великий князь и Елизавета не допускали и мысли о самом страшном. Александр был одет в парадный мундир, однако слезы непроизвольно скатывались из его глаз. Безусловно, время от времени он робко поглядывал на икону, чтобы ниспросить у нее прощения за то, что происходит без его участия, но с его молчаливого согласия.
Наконец дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появился Пален. С виноватыми лицами с ним вошли и несколько офицеров, обступивших Александра. Пален заговорил, и с первых же его слов Александр зашелся в рыданиях. Он без слов понял о трагическом финале жизни своего отца и прекрасно осознавал, что даже если он и не отдавал приказа на подобный исход, то все равно он и не мог ему ничем воспрепятствовать. И какая уж теперь разница, как он будет выглядеть: более виновным, менее виновным или истинно виновным? Гуманные законы имеют все основания для его оправдания, поскольку основываются на том, чем руководствовалось его сознание. Его руки были чисты, но его душа была запятнана навеки. Поскольку он все еще продолжал рыдать, уткнувшись в грудь своей жены, Пален, приблизившись к нему на два шага, со смешанным выражением твердости и сострадания произнес по-французски: «Перестаньте ребячиться. Ступайте царствовать. Пойдите покажитесь гвардии!» Елизавета, которая первая справилась со своими нервами, подбадривает Александра, уговаривая его, несмотря на печаль, взять себя в руки и проявить дань уважения столице, которая сделала свой выбор.
«ВСЕ ПРИ МНЕ БУДЕТ, КАК ПРИ БАБУШКЕ»
С трудом поднявшись, Александр следует за Паленом во внутренний двор Михайловского замка, где выстроены отряды, охранявшие ночью императорское жилище. Мертвенно-бледный, едва передвигая ноги, он старается держаться прямо перед построенными в шеренгу солдатами, выкрикивающими приветствия. Пален, Беннигсен, Зубовы окружают его. Его сообщники. И он еще должен быть им благодарным! Преодолевая отвращение, горе, изнеможение, он восклицает дрожащим от слез голосом: «Батюшка скоропостижно скончался апоплексическим ударом. Все при мне будет, как при бабушке, императрице Екатерине». Ему отвечает громкое «Ура!». «Может быть, все к лучшему», — успокаивает себя Александр, в то время как офицеры, умертвившие его отца, поздравляют его. Позже он принимает поздравления Константина, грубый и необузданный, тот рад воцарению старшего брата. Одна только императрица Мария Федоровна искренне оплакивает кончину всем ненавистного монарха.
histrf.ru
