27 декабря 1979 года в Кушке было просто страшно холодно. Издевкой казалось само название города, а находящееся в километре от стеклянной дежурки парка боевых машин кафе «Арктика» казалось претворяет в жизнь свое ерническое, для самой южной точки страны название. Просидев в замерзающей и пустой Кушке (12 декабря все войска ушли в поле, в запасной район базирования, по плану начала ядерной войны) почти две недели, перебиваясь холодной водой и остатками сухарей, я уже не верил, что в жизни вообще что-либо может быть иное, что что-то может измениться, как я вдруг…
Утром 27 декабря 1979 года я проснулся от грохота бронетехники, идущей по центральной улице города в сторону границы. Я и еще двое уставших и практически замерзающих дежурных сначала тупо посмотрели в сторону шума, но лишь я проявил энтузиазм и пошел к дороге.
По дороге шла техника Тахта-Базарского полка. Шли танки. Батальон. 50 машин. Пехотному полку большего и не полагалось. Полки друг от друга отличались специальными значками, нанесенными на броню. У 371-го кушкинского, например, был два квадрата, причем малый внутри большого. Не сказать, чтобы эта граффити кого-то хоть как-то интересовало, но нашему 101-му иолотанскому доставляла некоторые неудобства, наш полковой знак круг с вертикальной чертой, рассекающий его как бы надвое, умники с других полком с ехидным смешком обзывали, нелитературным словом из пяти букв, обозначающий сами понимаете, что… Но, сейчас я готов был прослезиться, увидев его на технике, идущей по дороге. Но, увы, наших пока не было.
Техника с небольшими перерывами шла весь день. Грохот на трассе, что располагалась в 50 метрах от дежурки, где мы спали прямо на столе и подоконниках, убаюкивал. Уже в поздних сумерках, то есть около 17.00, к КТП (он же пункт технического контроля, он же наша несчастная дежурка) подъехал УАЗик и из него лихо выскочил начальник разведки моего полка, капитан Красушкин Кронид Витальевич. Да вот такое старинное русское имя, в честь бога времени Хроноса.
Он буквально подлетел к дежурке, и с лету спросил, есть ли вода в системе (естественно охлаждения), я сказал, что слил, потому как холода, а топлива для разогрева не было. Он кивнул, мол, понял и сказал.
– Заливай воду, сейчас придет заправщик.
И особо не объясняясь, когда же я воссоединюсь со своим любимым полком и родной разведкой умотал восвояси.
Наверное, это был первый эпизод, когда я наконец согрелся за последнее время. Воду приходилось носить в дырявых ведрах с парка рембата, что от КТП в метрах в 200 от моей машины, а в БМП не буду врать сейчас, но влазит ей Богу поболее, чем 200 литров. Ну, или мне так показалось в тот момент.
Залил, сидим остываем, и я и машина. Я про себя думаю, еще часа три-четыре и воду надо будет снова сливать, а то замерзнет, морозец-то под 15 градусов, не меньше. Тротуар, по которому я воду носил, превратился в каток – одно из ведер было с изрядной дыркой, тоже, к слову, причина ударной работы. По неволе побежишь с ведрами в руках, когда есть шанс, одно из ведер принести пустым.
Уже ближе к 22.00 когда я уже даже пару раз пустил движок на последней соляре, дабы вода не замерзла, приехал Красушкин, отпустил УАЗик и прыгнул ко мне в машину.
– Топлива до нефтебазы хватит?
– Да, вроде должно.
Он как Суворов, в Альпах молча махнул рукой, и мы поехали. На заправке ничего не работало, и соответственно никто не работал, но стоял заправщик ЗИЛ-131 и быстренько заправил мою машину под завязочку. Я так обрадовался топливу, как будто сам только, что вкусно пообедал. Ну, это-то понятно. Топливо, значит, можешь ехать, значить в машине, относительно тепло, значит, работает рация – то есть полный порядок. Про относительность тепла в бронетехнике, я вспомнил довольно быстро, потому, что Красушкин имел совершенно идиотскую привычку (надеюсь, он мне извинит подобную формулировку) сидеть на краю люка командира, а через открытый люк, мне в спину нещадно сквозило. Ну, да, ладно это семечки.
Мы поехали сначала на Север, как оказалось к своим. Там на повороте на скалистом участке дороги, одиноко висел, над проходящей внизу железной дорогой, танк… Да, такая нормальная «пятьдесят пятка», весом в 43 тонны. Механик водитель не вписался в поворот и чуть не слетел вниз, да гусеница, захватив грунт, остановила его на краю, ну может и не пропасти, но 10 метров строго по вертикали, тоже не мало, тем более, что ж-д сообщение было бы перекрыто тут же, а это могли, в такой-то момент, ой, как тяжело расценить. Однопутная железная дорога до Кушки, в те дни так работала, что еле успевала развести составы с военными грузами. Красушкин на пятнадцать минут принял участие в горячем (эдак, по-армейски, с матюгами) обсуждении, потом прыгнул ко мне в машину, и мы опять понесли по этим темным, забитым бронетехникой дорогам.
Сказать, что ощущал величие момента – нет, в тот момент, не было. Это уже завтра, в Герате, там было, еще даже ляпнул, по поводу историчности момента, что-то такое, что стоящие рядом офицеры на меня покосились с недоумением, а вот вечером 27-го декабря 1979 года, нет, не было. Устал как собака, был голодной как черт – это было, прочего нет.
23.15 проехали таможню. Такого количества генералов, вместе собранных в одном месте, я потом за всю жизнь более не видел, хотя и в ветеранском движении участвовал, и на семинары в Ставку Южного направления войск приезжал, да и по штабу ТурКВО, пошарахался немало. Площадка перед одноэтажным строением таможни ярко освещена, техника проходит мимо на самой медленной скорости. Я, было дело, подумал, что из-за них, из-за генералов, но, нет, как оказалось, впереди понтонный мост медленно технику пропускал через Кушку-речку, да и дороги собственно впереди не было, а так, её остатки, что были еще осенью размыты вспухшей рекой.
Ну и собственно, вот он Афганистан. Впереди был год службы, неустроенность лагерей, полуголод, постоянный холод, операции, походы (эх, один только поход на Калаи-Нау в январе-феврале чего стоил, блин!), и потом в ноябре 80-го дембель, который как оказалось, не для всех был столь неизбежен.
Павел Ширшов
